За что мы ценим внешний вид зданий

Случалось ли вам почувствовать себя посторонним среди урбанистических пейзажей новых кварталов? Случалось ли испытать скорее отрицание, нежели восхищение технологиями перед громадами из стекла и бетона? Не рождалось ли внутри неясное ощущение, что вы слишком старомодны для всех этих новомодных веяний?

Споры вокруг новой сцены Мариинки подтвердили наметившуюся тенденцию: чем моложе участник обсуждения, тем проще он смотрит на дело, тем легче он относится к противоречиям архитектурного облика и отдельного здания, и города в целом. Что это: легкомыслие? равнодушие? Вряд ли. Вероятнее — отсутствие того «охранительного консерватизма», который присущ людям, прожившим на свете больше 20 лет.

Все дело в том, что архитектура способна говорить с нами языком своих форм — тех, которые вызывают у нас воспоминания о пережитом, увиденном, пройденном. В разных местах мы становимся разными людьми: мрачная комната может обострить в нас смутное сознание несовершенства нашей жизни, а солнечная, сияющая цветной плиткой — поддержать то, что дает нам силы жить и верить в лучшее. Тогда и фасад перестает быть просто фасадом — он становится знаком той истории, которую он видел.

Невыразительная и скучная эстетика новой Мариинки не перетягивает одеяло на себя, смещая акцент с прошлого на настоящее. У нее еще нет прошлого, она может лишь цитировать то, что блистало до нее. Конечно, архитектура не всемогуща. Ей не подвластно изменить нас, но напомнить о том, какими мы могли бы быть — вполне по силам. Она советует, а не устанавливает правила. И только в нашей воле — прислушиваться ли к ее знакам. А молодость, как известно, не любит советов.

Вилла Ротонда. Андреа Палладио, XVI в. © Jan Voorhaar

Ален де Боттон, скорее философ, нежели архитектор, заметил: «… даже если бы мы могли прожить остаток жизни на вилле Ротонда или в Стеклянном доме, у нас и тогда бы нередко бывало плохое настроение». Это верно. Но выбирая облик своего жилища, проектируя его фасад, подбирая цветовую гамму, определяя расположение окон и форму крыши, мы невольно апеллируем к воспоминаниям о тех зданиях, которые вызывали у нас радость. Мы хотим, чтобы ничто в доме не вызывало раздражения, но его обстановка могла успокоить и придать вдохновения в тяжелую минуту. Потому и печалят панельные стены многоэтажек и безликие стекла бесконечных торговых центров: они не говорят с нами. Не вызывают воспоминаний. Они лишены подтекстов. В них нет культурной памяти, смутно ощущаемой нами как связь времен.

Получается, мы ценим отдельные здания за то, что они могут помочь нам справиться с некоторыми нашими недостатками. Планируя облик собственного дома, мы исподволь закладываем в него те элементы, которые напоминают нам о лучших качествах. Потому представление об идеальном доме вполне может не соответствовать общепринятому представлению о прекрасном. Главное, что он становится местом, где мы можем возвратиться к важным именно для нас истинам, вернуться к себе.

Понимание архитектурного языка

Представьте город как огромную библиотеку, где каждое здание — отдельная книга, написанная на особом языке форм, текстур и пропорций. Архитектура — это не просто искусство создания полезных и прочных построек, но и способ человечества вести диалог сквозь поколения. Когда мы говорим о «чтении» города, мы подразумеваем именно эту способность распознавать и интерпретировать заложенные в архитектуре смыслы.

Интересно наблюдать, как меняется восприятие архитектуры в зависимости от возраста и жизненного опыта. Молодые люди, еще не накопившие достаточно «архитектурных воспоминаний», часто воспринимают здания с позиции функциональности или сиюминутной эстетической привлекательности. С годами же мы начинаем замечать более тонкие элементы: пропорции, игру света и тени, соотношение объемов, историчность места. Здание начинает восприниматься как часть непрерывного повествования города.

Историческая улица Петербурга.

Российский архитектор Александр Скокан точно подметил: «Архитектура — это всегда результат множества компромиссов между функцией, эстетикой, экономикой и технологиями своего времени». Великолепие Исаакиевского собора или Зимнего дворца — это не только демонстрация мастерства зодчих, но и свидетельство определенного мировоззрения, отражение социальных и политических реалий своей эпохи. Каждый изгиб барочного фасада, каждая колонна классицизма — это не просто декоративный элемент, а часть единой системы выражения идей своего времени.

Психология пространства: как здания влияют на наше состояние

Мы проводим около 90% времени внутри зданий, и их влияние на наше психологическое состояние невозможно переоценить. Высокие потолки стимулируют абстрактное мышление, в то время как низкие способствуют концентрации на деталях. Наличие природных материалов и элементов снижает уровень стресса и улучшает когнитивные функции. Эти факты подтверждают то интуитивное знание, которым обладали архитекторы прошлого: пространство способно лечить или калечить.

Известный нейроархитектор Джон Зейзель в своих исследованиях выявил, что определенные архитектурные решения могут значительно влиять на процессы восстановления пациентов в больницах. Пациенты, чьи окна выходили на природный ландшафт, выздоравливали быстрее тех, кто был лишен такого вида. Это заставляет задуматься: если больничная палата может повлиять на скорость восстановления, то какое воздействие оказывают на нас повседневные пространства нашей жизни — дома, офисы, общественные здания?

Особенно ярко влияние архитектуры проявляется в сакральных сооружениях. Вертикальность готического собора, устремленного к небу, заставляет человека ощутить свою малость перед лицом вечности. Обилие света, льющегося через цветные витражи, создает ощущение причастности к чему-то высшему. Эти приемы — не случайность, а результат глубокого понимания психологии восприятия пространства.

Миланский собор: вертикаль, устремленная к небу.

Кризис идентичности

Одна из центральных проблем современной архитектуры — это постепенная утрата того богатого языка форм, который складывался веками. Интернациональный стиль с его стеклянными фасадами и унифицированными решениями создал ситуацию, когда здания в Шанхае, Нью-Йорке и Москве могут выглядеть практически идентично. Это приводит к тому, что Рем Колхас метко назвал «городом-генериком» — пространством без идентичности, без связи с историческим и культурным контекстом.

Интересно, что многие здания, которые сегодня мы считаем шедеврами и которые определяют уникальный облик городов, в свое время вызывали ожесточенные споры. Эйфелева башня, ставшая символом Парижа, при строительстве была названа «бесполезной и чудовищной» группой известных французских деятелей искусства. Возможно, споры вокруг новой сцены Мариинского театра — это лишь часть естественного процесса принятия нового?

Однако есть и существенная разница. Архитектура прошлого, при всем разнообразии стилей, оперировала понятным языком символов и форм. Этот язык был насыщен культурными отсылками, понятными для современников. Современная архитектура часто создает формы ради самих форм, без наполнения их общезначимым содержанием. Как отмечает теоретик архитектуры Кеннет Фремптон, «архитектура становится все более визуально эффектной и все менее тактильной и пространственно богатой».

Поиск архитектурной идентичности

Возвращаясь к идее о том, что мы выбираем или создаем дома, которые резонируют с нашими внутренними ценностями, стоит задуматься: что говорят о нас современные жилые комплексы? Какие ценности транслируют стеклянные офисные здания или типовые торговые центры? В эпоху глобализации и стандартизации становится все сложнее найти архитектуру, которая действительно отражает уникальный характер места и его обитателей.

Финский архитектор Юхани Палласмаа пишет о феномене «безместности» современной архитектуры, которая игнорирует культурный контекст и природные особенности места. Он призывает к созданию «архитектуры слабых образов» — не кричащей о своей оригинальности, но глубоко укорененной в человеческом опыте, тактильной и чувственной.

Современная архитектура: поиски баланса между новаторством и традицией.

В этом контексте особенно ценными становятся здания, которые умеют говорить на нескольких языках одновременно — уважая прошлое, но и обращаясь к будущему. Примером может служить Новая Пинакотека в Мюнхене архитектора Александра фон Бранки, где современные формы органично сочетаются с традиционными материалами и масштабом исторической застройки. Или работы Петера Цумтора, чьи здания — это всегда диалог с ландшафтом, традицией и человеческими чувствами.

Время и архитектурная память

Любой исторический город можно сравнить с палимпсестом — древним пергаментом, где новые тексты накладываются на стертые, но все еще различимые старые. Каждое поколение оставляет свой след в городской ткани, и эти следы никогда не исчезают полностью. Они становятся частью коллективной памяти места, формируя его уникальную идентичность.

Итальянский архитектор Альдо Росси говорил о «памяти города», которая сохраняется не только в материальных памятниках, но и в структуре улиц, в пропорциях площадей, в типологии зданий. Эта память делает город подлинным, отличающимся от всех других мест. В этом смысле современные кварталы, лишенные связи с историей места, действительно могут восприниматься как «чужие», не вызывающие эмоционального отклика.

И все же, даже самые обезличенные современные сооружения со временем обрастают слоями смыслов и воспоминаний. Дети, родившиеся рядом с торговыми центрами и стеклянными офисами, будут воспринимать их как часть своего детства, как элемент нормы. Для них эти здания станут наполнены личными историями и эмоциями, которые мы, выросшие в другой архитектурной среде, не можем разделить.

Быть может, именно в этом и заключается главный парадокс нашего восприятия архитектуры: мы ценим не столько объективные эстетические качества зданий, сколько те воспоминания и ассоциации, которые они в нас пробуждают. И если это так, то каждое поколение создает свой собственный архитектурный язык, понятный в первую очередь ему самому.

За пределами эстетики

Ценность архитектуры, как и любого искусства, не ограничивается только эстетическими категориями. Здания — это не просто объекты для созерцания, но пространства для жизни, мышления, чувствования. Они формируют наше восприятие мира и самих себя, часто незаметно, подспудно влияя на мироощущение.

В конечном счете, разногласия в оценке архитектурных решений — это не просто вопрос вкуса или поколенческих различий. Это разговор о том, какой мы хотим видеть нашу жизнь, какие ценности считаем важными, какое наследие стремимся оставить потомкам. И в этом смысле дискуссии вокруг облика зданий — это всегда нечто большее, чем просто обсуждение фасадов или интерьеров.

Возможно, главный критерий оценки архитектуры — это ее способность вызывать эмоциональный отклик, устанавливать связь между человеком и пространством. В этом смысле как исторические памятники, так и новаторские современные решения могут быть одинаково ценными, если они обращаются не только к нашему зрению, но и к нашей душе.

И тогда пусть новые дома (не только в историческом центре) говорят на непонятном языке, напоминающем сленг. Время и здесь расставит все по местам. Ведь любой язык, даже архитектурный, живет и развивается лишь тогда, когда на нем говорят, когда он способен выразить новые смыслы и отразить меняющуюся реальность. А нам лишь остается учиться слушать и понимать многоголосие городов, в которых переплетаются голоса разных эпох, стилей и мировоззрений.