За что мы ценим внешний вид зданий

Случалось ли вам почувствовать себя посторонним среди урбанистических пейзажей новых кварталов? Случалось ли испытать скорее отрицание, нежели восхищение технологиями перед громадами из стекла и бетона? Не рождалось ли внутри неясное ощущение, что вы слишком старомодны для всех этих новомодных веяний?

Споры вокруг новой сцены Мариинки подтвердили наметившуюся тенденцию: чем моложе участник обсуждения, тем проще он смотрит на дело, тем легче он относится к противоречиям архитектурного облика и отдельного здания, и города в целом. Что это: легкомыслие? равнодушие? Вряд ли. Вероятнее — отсутствие того «охранительного консерватизма», который присущ людям, прожившим на свете больше 20 лет.

Все дело в том, что архитектура способна говорить с нами языком своих форм — тех, которые вызывают у нас воспоминания о пережитом, увиденном, пройденном. В разных местах мы становимся разными людьми: мрачная комната может обострить в нас смутное сознание несовершенства нашей жизни, а солнечная, сияющая цветной плиткой — поддержать то, что дает нам силы жить и верить в лучшее. Тогда и фасад перестает быть просто фасадом — он становится знаком той истории, которую он видел. Невыразительная и скучная эстетика новой Мариинки не перетягивает одеяло на себя, смещая акцент с прошлого на настоящее. У нее еще нет прошлого, она может лишь цитировать то, что блистало до нее. Конечно, архитектура не всемогуща. Ей не подвластно изменить нас, но напомнить о том, какими мы могли бы быть — вполне по силам. Она советует, а не устанавливает правила. И только в нашей воле — прислушиваться ли к ее знакам. А молодость, как известно, не любит советов.

Вилла Ротонда. Андреа Палладио, XVI в. © Jan Voorhaar

Ален до Боттон, скорее философ, нежели архитектор, заметил: «… даже если бы мы могли прожить остаток жизни на вилле Ротонда или в Стеклянном доме, у нас и тогда бы нередко бывало плохое настроение». Это верно. Но выбирая облик своего жилища, проектируя его фасад, подбирая цветовую гамму, определяя расположение окон и форму крыши, мы невольно апеллируем к воспоминаниям о тех зданиях, которые вызывали у нас радость. Мы хотим, чтобы ничто в доме не вызывало раздражения, но его обстановка могла успокоить и придать вдохновения в тяжелую минуту. Потому и печалят панельные стены многоэтажек и безликие стекла бесконечных торговых центров: они не говорят с нами. Не вызывают воспоминаний. Они лишены подтекстов. В них нет культурной памяти, смутно ощущаемой нами как связь времен.

Получается, мы ценим отдельные здания за то, что они могут помочь нам справиться с некоторыми нашими недостатками. Планируя облик собственного дома, мы исподволь закладываем в него те элементы, которые напоминают нам о лучших качествах. Потому представление об идеальном доме вполне может не соответствовать общепринятому представлению о прекрасном. Главное, что он становится местом, где мы можем возвратиться к важным именно для нас истинам, вернуться к себе.

И тогда пусть новые дома (не только в историческом центре) говорят на непонятном языке, напоминающем сленг. Время и здесь расставит все по местам.